– Да не дичей… – возразил Дюшка.

– Дичей. Мне отец давно говорил, что человек не должен увлекаться. Ни деньгами, ни работой, ни книгами. А если начинаешь увлекаться, то все это только во вред. Чукча, в отличие от тебя, Дюшкан, про пришельцев не сочиняет, он в моржа кидает гарпун и пасет оленя. А ты, Дюшка, напридумывал с три короба… а ты, Вадим, на это купился.

– Зачем же ты тогда пошел? – спросил я. – Ну, мы понятно, чукчи, а ты? Ты такой умный и благоразумный…

– Да мне объектив надо испытать, – тут же отоврался Котов. – Отсылали на ремонт, теперь надо проверить на длинных фокусах.

– Так проверил бы дома, – сказал я. – У вас с огорода отличный вид на реку.

– Да тут объектив ни при чем, – улыбнулся Дюшка. – Просто он…

Котов на Дюшку посмотрел злобно, Дюшка осекся.

– Да вы сами от скуки озверели, – сказал Котов. – Надо вас в ЛТО определить, там быстро фантазировать отучат.

– Сам ты озверел, – огрызнулся Дюшка. – А в ЛТО хорошо, там по тридцать рублей можно за месяц…

Тут Дюшка запнулся, упал и расцарапал щеку.

– Вот видишь! – засмеялся Котов. – Это тебе леший под ноги подсунул! Чтобы ты поменьше врал в его лесу.

Дюшка покраснел от обиды и стал шагать быстрее.

Мы продвигались вдоль берега по тропке, протоптанной козами. За лугами тропка сузилась, но совсем не исчезла и вела до места, где в Соть впадала Номжа.

Номжа речка небольшая, чуть шире Сендеги и тоже из болот течет, и цвета как цикорий из банки, черно-красного. Сюда рыбаки часто ходят, поэтому через Номжу здесь перекинуты две жерди, по ним и перебрались. Котов чуть не навернулся, и по этому поводу даже матюгнулся два раза.

За устьем Номжи начинался намытый половодьем пляж с красивым сухим деревом, с этого места Котов начал снимать.

– Осторожно дальше надо идти, – напомнил Дюшка. – Они уже тут рядом!

– Они уже тут рядом, смените мне пеленки… – передразнил Котов.

Но мы все равно стали пробираться осторожнее. Берег Соти здесь был волнистый, то задирался, то до самой воды съезжал, шагали от дерева до дерева, Котов высовывался из-за сосен со своим дальнобойным объективом и смотрел в него, иногда фотографировал лес и реку. И, к неудовольствию Дюшки, первым пришельцев заметил он.

– Ага, вижу, – сказал Котов и щелкнул «Зенитом». – Сидят возле костра и… Сидят возле костра.

Анна и ее брат действительно жгли костер и сидели рядом. Недалеко от реки берег низкий, поросший травкой, почти равномерная круглая поляна. Ничего не готовили, сидели и смотрели в огонь. Слева из кустов торчал угол палатки.

Котов прицелился и щелкнул еще раз.

– И что? – спросил он. – Вот пришли, увидели, что дальше?

– Надо понаблюдать, – предложил Дюшка.

– Давайте лучше познакомимся, – в ответ предложил я. – Сделаем вид, что гуляем…

– Ага, – ухмыльнулся Котов. – С фотоаппаратом и винтовкой.

– Надо занять позицию поудобнее и понаблюдать подольше.

– Да почему не познакомиться? – не понимал я. – Что тут…

Котов снова щелкнул затвором.

– Это глупо, – снова сказал я. – Глупо и некрасиво подсматривать.

– А мы скажем, что мы юннаты. За птицами наблюдали, скажем.

– Исчезли… – прошептал Котов.

– Что? – не понял я.

– Исчезли, – Котов указал пальцем. – Эти… пришельцы…

Я взглянул на поляну. Костер горел, палатка торчала, Анны и ее брата не было.

– Отошли куда-то, – прошептал Дюшка. – К речке за водой…

– Пойдем отсюда, – сказал Котов.

– Зачем? – удивился Дюшка. – Они сейчас вернутся.

– Ты что, не понял? – прошептал Кот. – Они нас заметили. Надо сматываться, пока не поздно.

Котов был умный. Наверное, среди нас самый умный.

– Как заметили?..

– А почему сматываться? – спросил я.

– Как хотите. – Котов стал убирать фотоаппарат в сумку. – Наблюдайте, знакомьтесь, ваше дело…

Лес был не густой, напротив, чистый такой, с воздухом. Деревья не очень толстые, сосны, спрятаться за такой можно, но это если только боком стоять.

Наверное, так они и стояли.

– Можете тут хоть до вечера, а я…

Котов развернулся и сделал несколько шагов. Из-за дерева выступил пацан и преградил ему путь.

– Ой… – шепнул Дюшка.

Как появилась Анна, я не заметил. На границе зрения сдвинулось что-то, я повернулся, а она возникла.

Котов сделал шаг в сторону, а пацан как стоял, так и стоял, только смотрел. Лицо у него было непонятное, никакое выражение, не поймешь, он и на Котова не смотрел, а как бы все вокруг блуждал взглядом, рассеянно так.

– Мы гуляли, – заюлил Дюшка. – Мы ничего не делали…

Он поправил винтовку на плече.

Котов же неожиданно сорвался. Шарахнулся в сторону и побежал. Пацан сделал движение вслед Котову, Анна как-то цыкнула языком, пацан остановился. А она на меня посмотрела.

Не скучный темно-желтый, а золотой.

Дюшке родственники из Прибалтики прислали янтарь, посылку целую, у них там кто-то на янтарной фабрике работал. Янтарь неинтересный такой оказался, мутные куски пережженной смолы больше всего с виду напоминали невкусные грушевые леденцы, которые вкусные только снаружи, а потом приторные и горькие. Но среди таких был кусок янтаря, отличавшийся от остальных. Золотистого цвета, размером с терновину, прозрачный, какой бывает весенняя сосновая смола. Хотя янтарь и есть древняя смола, иногда в нем даже застревают первобытные комары и мухи или какая вдруг стрекоза. А в том куске не застрял ни комар, ни другая живность, он был прозрачен и чист на первый взгляд. Стоило поймать в янтарь немного солнца или направить фонарик, в нем вспыхивала глубина, и становились видны серебряные прожилки, и красноватые пустоты, и черные точки. И если смотреть чуть дольше, то становилось понятно, что серебряные нити – это спирали галактик, в воздушных пузырях спят планеты, а черные точки – это кометы, выбирающие свой путь в золотом огне. В округлый и гладкий кусок янтаря была вплавлена бесконечность.

Я предложил Дюшке сменяться, хорошую смену предложил, болгарский детектив, редкую книжку, но Дюшка не поменял его даже на книжку. И не показывал его больше, говорил, что янтарь куда-то потерялся. Но я знал, что это не так, Дюшка смотрит в янтарь каждый вечер.

А я только помнил. Вот то самое ощущение. Когда раз – и смотришь вдруг в космос. Космос. Вот он, рядом, на расстоянии вдоха, прекрасный и великий, и, когда смотришь в него, понимаешь…

Ничего не понимаешь. Просто смотришь, и можешь часами смотреть.